Высоцкому сначала дали читать «Оду сплетникам». Он спросил у Любимова:
—
А можно с гитарой?
— Да, конечно, — с гитарой...
Это было первым появлением Высоцкого на сцене с гитарой. Тут возмутились «композиторы» спектакля — они считали себя классными музыкантами, и «три аккорда» Высоцкого, по их мнению, только мешали. Однако и Вознесенский, и Любимов были в восторге. А в афишах последующих спектаклей появилась надпись: «Музыкальное оформление спектакля: А.Васильев, Б.Хмельницкий, В.Высоцкий».
Высоцкий умел учиться у других, и скоро его аккорды и гармонии стали не хуже «композиторских».
Несколько позже между Высоцким и Виталием Шаповаловым, с которым они многие годы сидели спиной к спине в одной гримерной и который профессионально владел гитарой, состоится такой разговор:
— Тебя упрекают в примитивизме — одни и те же аккорды...
— А мне больше и не надо,
— ответил Владимир, который и так был не в духе, —
я знаю шесть аккордов, и народ меня понимает...
«Походил-походил, — вспоминает Шаповалов. — К его чести, жажда узнать у него была сильнее гордыни, походил и говорит:
«Шапен, покажи ля-минор». Я
ему показал, и он везде его стал использовать».В «Антимирах» Высоцкий участвовал в пяти номерах. Вначале это были отрывки из «Лонжюмо», «Ода сплетникам», «Оза». Форма спектакля позволяла вносить новые стихи, и Высоцкий читал «Монолог актера» («Провала прошу, провала...») и «Песню акына» («Не славы и не коровы...»). Последние стихи стали его песней, которую он часто исполнял на своих концертах. В этом спектакле у Высоцкого уже складывалась особая манера чтения стихов — на одном дыхании, выделяя неожиданно глухие согласные звуки, но не теряя музыкальной стихии и ритма. Уже чувствовалось, что читает эти стихи тоже поэт. Кроме конкретных сцен, Высоцкий выступал и во всех общих музыкальных номерах спектакля.
В.Смехов: «В театре моей памяти «Антимиры» возникли из-за Высоцкого. Мы были все равны, но кому-то больше повезло с хорошими сольными выходами, а у Высоцкого получалась самая важная роль.
Большой успех у публики имел отрывок из «Озы». Некий гражданин беседует с Вороном — птицей, как известно, мудрой... С пьяным оптимизмом и восторгом гражданин пробует втолковать этому мудрецу, что хорошо быть человеком, творцом всего сущего, жить во имя труда и так далее. Ворон на все высказывания пьяного то укоризненно, то гневно, а то философски нежно замечает:
«А на фига?»
Ворон трезв, к тому же он скептик. И он последовательно разбивает все высокие сентенции пьяного. Ворон делает это достаточно убедительно. Но неожиданно от автора следует заключение, что Ворон — подонок и циник, которого бесполезно убеждать в прелестях земной жизни. Игралось это так здорово, что после каждого«А на фига?!»
зал хохотал до слез. Один раз Ворон сделал хитрую паузу перед шедшим рефреном своим«фига»,
поскольку рифма подсказывала другое, еще более лихое и простонародное словцо —«А на-а... фига?»,
и зал чуть не падал со стульев».«Он до стона заводил публику ненормативной лексикой в монологе Ворона», — вспоминал А.Вознесенский.
Спектакль прожил до конца 79-го года и был сыгран более 700 раз, и еще в два раза больше было неучтенных выступлений. Высоцкий читал, играл и пел из 700 не менее 500 раз. С «Антимиров» начался чрезвычайно важный для театра и его актеров цикл поэтических представлений, которые определили лицо «Таганки» на ближайшее время. За поэзией А.Вознесенского последовали постановки по В.Маяковскому, С.Есенину, А.Пушкину.
С января 1965 года Высоцкий становится актером основного состава.
Растет популярность Высоцкого как автора-исполнителя. Его приглашают на сборные концерты, тематические вечера, лекции... На одном из таких мероприятий произошла встреча Высоцкого с Александром Городницким.
А.Городницкий: «Впервые я встретился с Высоцким в январе 1965 года за сценой Центрального лектория в Политехническом музее в Москве, где мы вместе выступали в каком-то альманахе. Когда я подошел к нему, он, как мне показалось, хмуро взглянул на меня и неожиданно спросил:
"Вы что, еврей, что ли?"
— "Да, ну и что?" — ощетинился я, неприятно пораженный таким приемом. Тут он вдруг улыбнулся и, протянув мне руку, произнес: "Очень приятно. Я имею прямое отношение к этой нации"».
Высоцкий не скрывал, что в нем течет еврейская кровь, и презирал антисемитизм. К себе же в этом плане он относился с юмором.
«Сегодня впервые посмотрел на себя в зеркало, — зрелище удручающее — веснушки, краснота, волосы выгорели и глаза тоже, но стал похож на русского вахлака, от еврейства не осталось и следа»,
— писал он жене в июле 64-го со съемок фильма «На завтрашней улице».Среди его друзей были белорус В.Туров, евреи И.Кохановский и В.Абдулов, иранец Б.Серуш, украинец А.Гарагуля, русский В.Туманов, болгарин Л.Георгиев, поляк Д.Ольбрыхский... В его песнях звучал юмор, отражающий национальную характерность и колорит, но никогда не было пренебрежения к другим обычаям и культуре, деления людей по национальному признаку.
Коллега Высоцкого по сцене Вениамин Смехов с восхищением вспоминает: «А какое владение речью, акцентами, говорками! Сколько типов отовсюду: узбеки, волжане, украинцы, одесситы, американцы, немцы и, конечно, любимые кавказцы — все выходили из его рук живыми, яркими и гомерически смешными...»
В своих стихах и эпиграммах Высоцкий вывел в свет, обозначил своих друзей, знакомых, коллег разных национальностей. И все это с огромной симпатией ко всем персонажам. У него «
Мишка Шифман»
пьет не меньше того, у которого«только русские в родне»,
а немецкие бомбы падали одинаково и на«Евдоким Кириллыча и Гисю Моисеевну». И
сегодня в России злободневна его песня«Антисемиты».
Зачем мне считаться шпаной и бандитом —
Не лучше ль податься мне в антисемиты:
На их стороне хоть и нету законов —
Поддержка и энтузиазм миллионов.
Решил я — и, значит, кому-то быть битым,
Но надо ж узнать, кто такие семиты...
«ДЕСЯТЬ ДНЕЙ, КОТОРЫЕ ПОТРЯСЛИ МИР»
Параллельно с «Антимирами» шла работа над спектаклем «Десять дней, которые потрясли мир» по мотивам книги Джона Рида, который прочно связал свою судьбу с российской революцией, умер в России и похоронен у Кремлевской стены.
Хотя Любимов не старался просто инсценировать книгу, в самом главном он пошел за Д.Ридом, создавшим художественную картину гигантской общенародной революции. В этом спектакле режиссер решил показать, что личности, пусть даже выдающиеся, не так интересны, как народные массы. Спектакль был решен им как праздничное представление. На афише было написано: народное представление с буффонадой, пантомимой, цирком и стрельбой. Театр использовал здесь все возможные средства: от политического плаката до следующих друг за другом живых картин, от пантомимы до массовых сцен со знаменами и лозунгами, от теневого театра до патетики Маяковского, от элементов кукольного представления до эпизодов из немых фильмов с участием Чарли Чаплина.
Станиславский говорил, что театр начинается с вешалки, а тут он начинался еще раньше — с улицы. Перед входом в театр вывешивались красные флаги, революционные плакаты... В черном матросском бушлате, в тельняшке, с гитарой в руках Высоцкий вместе с другими актерами встречал зрителей, пел залихватские частушки, в том же образе грубоватого моряка потом выходил на сцену. Прохожие втягивались в игру, становились участниками представления. На входе в театр их встречали не билетеры, а актеры с винтовками в форме солдат и матросов с повязками на рукавах, с лентами на шапках. Они отрывали корешки билетов, накалывали на штык, и представление продолжалось в фойе, украшенном под время революционных лет. Девушки в красных косынках накалывали зрителям красные банты, даже буфетчицы были в красных косынках и красных повязках.
«Айда за нами, братва!»
— призывал морячок, и частушкой зрителей приглашали в зал: