Вообще неинтересно играть людей, покрашенных только од­ной — черной или белой краской. У каждого человека всегда есть чер­ты и такие, и такие. Всегда интересно сыграть живого человека. Наш зритель избалован хорошими картинами, хорошими образами, настоящими людьми. Его никогда не обманешь. Он сразу понимает, где правда, а где неправда».

Высоцкий пытался уговорить сценариста И.Куприянова что-то изменить в роли, сделать ее более реальной, но тот не согласился... Откровенно плохой сценарий не смогли «вытянуть» даже велико­лепные актеры — В.Самойлов, Л.Овчинникова, С.Крамаров.

Во время съемок группа жила в палаточном городке, и по ве­черам, когда после работы все собирались у костра, Высоцкий брал гитару и пел. Филиппову нравилось пение Высоцкого, и он попро­сил сочинить песню для фильма. Так, в фильме среди трех песен, сочиненных Л.Дербеневым, появилась четвертая — первая из всех, написанных Высоцким для кино. Правда в титрах фильма об этом не сказано, но Высоцкого это, вероятно, не слишком огорчило — песня получилась откровенно слабая. Песню в картине исполняли В.Абдулов, В.Пешкин, Г.Ялович. Получился текст, вполне соответ­ствующий духу фильма:

В Москве в автомобильную аварию попадает «брат» Толян. Со­стояние Утевского было довольно тяжелым, и после лечения Вы­соцкий предлагает ему пройти реабилитацию на Рижском взморье, а заодно посетить благодатные грибные места в районе, где прохо­дят съемки фильма. Так и сделали. Несколько дней Толян провел с Владимиром, а потом снял дачу на Рижском взморье.

Как-то решили компанией навестить Толяна. Навестили и ре­шили отметить успешное выздоровление в недавно открывшемся на взморье ресторане «Лидо». Засиделись допоздна. Ресторан закры­вается, музыканты ушли. Но садится за рояль Ялович, а Высоцкий исполняет свои песни. За соседним столиком — компания бывалых на вид мужиков. Один из них: «Ребята! Вы знаете песни Высоцко­го?! Да это же мой кореш! Мы с ним вместе срок тянули!» Высоц­кий показывает:

«Ребята, только молчите!»

Когда сплетни устаревают, они становятся мифами и легенда­ми. Поначалу это ему нравилось, но позже придется опровергать тех, кто привык жить не знанием и пониманием, а «мнением» и все­возможными домыслами.

Во время съемок, в августе, Высоцкий вырвался в Москву, что­бы поздравить жену с рождением второго сына. Мальчик родился 8 августа. Имя — Никита — выбрали по свернутой бумажке, выта­щенной маленьким Аркашей из папиной серой кроличьей шапки.

Вспоминает Нина Максимовна: «Все мы — бабушки и дедуш­ки — стояли под окнами родильного дома в Покровском-Стрешневе. Люся выглядывала из окошка четвертого этажа, а Володя, достав из чемодана синее кожаное пальто, размахивал им в воздухе. Своим громким голосом кричал:

"Это тебе подарок... за сына!"»

Радость от рождения сына сменилась заботой и тревогой — че­рез неделю мальчик заболел воспалением легких и проболел почти полгода. Людмиле приходилось разрываться между домом, где была больная тетя Алла и маленький Аркадий, и больницей, где хрипел, кашлял, плакал и температурил совсем маленький Никита. Благо, что больница была рядом. Все помогали: Владимир прибегал с репе­тиций и гулял с Аркадием, привозил его к Люсе в больницу, дед Се­мен приносил фрукты, творог... Больше всех помогала сестра Люд­милы — Лена. А в ноябре тяжело заболел Аркадий — бредил, из рук вырывался, не узнавал родных... Вот так и перебивались до весны, пока не выздоровел Никита.

«ТАГАНКА». НАЧАЛО

История Театра на Таганке неразрывно связана с творческой судьбой Высоцкого. Почему так получилось? Высоцкий не искал «Таганку» специально. Он имел хорошие актерские данные и мог состояться как актер и в другом театре, причем, может быть, и не менее интересном. Очевидно, здесь присутствовал элемент случай­ности или целая цепочка необходимых случайностей. Это был со­всем другой, непривычный театр, театр не мхатовского направле­ния, последователем которого в тот момент можно было считать Высоцкого. Скорее всего, первотолчком было его сложное и неоп­ределенное положение в то время. Семья, двое детей, метания меж­ду киностудиями и работой в театрах по договору — вот что было уделом его жизни на протяжении уже пяти лет. Ни Высоцкий, ни Театр на Таганке тогда, осенью 64-го года, не ведали, какое влияние друг на друга они окажут. Все это придет позже. А пока...

Театр драмы и комедии располагался на улице Чкалова, 76, ря­дом с Таганской площадью и второразрядным рестораном «Кама» под боком. Здание было построено в 1912 году купчихой Д.Плато­новой. По купецкому вкусу и мраморное фойе с великолепной ле­стницей к буфету во втором этаже. Первоначальное предназначе­ние — для синематографа «Вулкан». Название символичное, если задуматься о судьбе театра и его коллектива. Театр находился дале­ко от центра, зал там всегда пустовал. Народ туда не ходил, а если ходил, то принудительно — в нагрузку к «Современнику». Главным режиссером театра был один из первых выпускников ГИТИСа Алек­сандр Константинович Плотников, который и организовывал его в 1945 году, сразу после войны.

Когда-то в театре были поставлены интересные спектакли, среди них — «Дворянское гнездо» и «Каширская старина». Но к 1961 году театр состарился и умирал — подчас на сцене актеров было больше, чем зрителей в зале. Не оздоровило театр и появле­ние очень талантливого режиссера — выпускника ВГИКа Петра Фо­менко. Летом 1963 года он ставит «Микрорайон» по одноименному роману Л.Карелина. Зритель пошел в театр. Но один спектакль по­годы не делал...

2 ноября 1963 года директором театра назначили Николая Лукьяновича Дупака. Бывший артист Театра им. Станиславского, член бюро Свердловского райкома КПСС, фронтовик, орденоно­сец, офицер-кавалерист и муж приемной дочери легендарного Ча­паева — Николай Дупак сразу же понял, что оживить театр можно, только влив «новую, здоровую, молодую кровь». Он стал посещать выпускные спектакли в театральных училищах Москвы.

А театральная Москва в это время стремилась увидеть ди­пломный спектакль студентов по пьесе Б.Брехта «Добрый человек из Сезуана», который поставил преподаватель училища Юрий Лю­бимов на сцене Училища им. Щукина. Работа над пьесой началась на третьем курсе, и когда был готов первый акт, его показали на ка­федре. Кому-то вольная по форме, озорная интерпретация Брехта показалась трюкачеством, издевательством над вахтанговскими тра­дициями, и «антинародный и формалистический» спектакль про­бовали закрыть.

В архиве Любимова сохранилось официальное предупрежде­ние ректора училища профессора Б.Захавы: «В поставленном Вами спектакле «Добрый человек из Сезуана» в его первоначальном виде были, наряду с положительными его сторонами, отмечены серьез­ные недостатки. Наиболее существенным из них было наличие в спектакле моментов, послуживших поводом для демонстраций в зрительном зале со стороны той части, которая находит удоволь­ствие в позиции политического скептицизма и фрондерства. ...Ни­какие двусмысленности, призванные возбуждать ассоциации с на­шей советской действительностью, в этом спектакле совершенно не­уместны.

Под моим давлением Вы внесли в спектакль поправки, направ­ленные на устранение указанного недостатка. Однако мое указание на необходимость изъять из спектакля песенку «О власти и наро­де», по непонятной для меня причине, встретило с Вашей стороны упорное сопротивление. Считаю, что внесенные в эту песенку до­полнительные строки не изменяют существа дела. Поэтому вынуж­ден, пользуясь правами ректора, категорически потребовать от Вас изъятия из спектакля этой песенки. Примите это как официальное мое распоряжение».