Михаил Шемякин один из самых признанных на Западе рус­ских художников. Работы его выставляют крупные галереи Нью-Йорка, Сан-Франциско, Лос-Анджелеса, Парижа, Токио... Он почет­ный доктор пяти университетов, пожизненный член Академии наук Нью-Йорка, шевалье изящных искусств (французское звание), лау­реат Государственной премии России... Его работы находятся в му­зейных и частных коллекциях многих стран мира, в том числе в музее «Метрополитен» (Нью-Йорк), Русском музее (Санкт-Петербург), Третьяковской галерее (Москва), Музее современного искус­ства (Париж), Яд Вашем и Музее современного искусства (Телль-Авив)... Удачник, счастливчик, которому завидуют многие, не за­думываясь о том, сколько он прошел унижений и вложил труда в свое счастье...

В его студии на самом видном месте висит портрет кабардин­ца в форме полковника Советской Армии с рядами орденов. Это отец художника — Михаил Петрович Шемякин. История его жиз­ни поразительна. Семья Миши Карданова была истреблена в пла­мени Гражданской войны, и сироту усыновил белый офицер, друг отца, Петр Шемякин. Затем трагические события оборвали жизнь приемного отца. Мальчик вновь остался один, и его где-то на рын­ке подобрал красный казак Пилипенко. Маленький кабардинец стал сыном кавалерийского полка.

В Гражданскую войну тринадцатилетний Шемякин-старший из рук будущего министра обороны СССР маршала Г.Жукова получил свой первый орден Боевого Красного Знамени. А спустя двадцать с лишним лет именно Жуков, начальник Генерального штаба Крас­ной Армии, назначил его командиром отдельного кавалерийского полка в корпусе генерала Льва Доватора — в самые крутые месяцы войны... Свою автобиографическую книгу Шемякин-младший на­звал не без вызова: «Я сын советского офицера».

Мать художника — Юлия Николаевна Предтеченская после окончания театрального училища работала в театре Н.П.Акимова. Началась война, и Юля ушла на фронт. Там она знакомится с буду­щим отцом художника и поступает служить в кавалерию. В апреле 1943 года Шемякин отправил жену рожать в Москву. Сразу же после родов он забирает жену и сына опять к себе. Так они следуют за его дивизией из города в город, которые брали советские войска.

После войны детство художника прошло в Германии, где отец был комендантом ряда немецких городов. Миша учился в закрытых интернатах Кенигсберга, Дрездена, Карл-Маркс-Штадта. В 57-м они возвращаются в СССР, живут в Ленинграде.

Так как у Михаила с детства были какие-то задатки и любовь к живописи, он поступил в художественную школу при Академии художеств имени И.Репина. За год до окончания Михаила исключи­ли из школы, ввиду того что «его художественное мировоззрение не соответствовало нормам социалистического реализма». Его обви­нили в увлечении «чуждыми нам идеями»: творчеством художни­ков позднего Возрождения — Босха, Брейгеля, Грюневальда, работа­ми представителей советского авангарда — Татлина, Малевича, Лисицкого. Это был тяжелый удар: к тому времени уже было ясно, что Миша не хочет и не может делать ничего другого, кроме как рисо­вать. Причем не может и не хочет рисовать как «положено».

Чтобы научиться рисовать, надо научиться копировать масте­ров. В Эрмитаже для людей со стороны это очень дорого. Поэтому он устраивается грузчиком в бригаду такелажников Эрмитажа и по­лучает доступ к бесплатному копированию Ван Гога, Дега, Сезанна... С утра он грузит помои, сгребает снег, скалывает лед на тротуарах вокруг Эрмитажа, а вечером копирует великих мастеров, потом но­чью можно отдаться собственным экспериментам и фантазиям.

Жил Шемякин в ту пору в полной нищете на зарплату грузчи­ка — 28 рублей 50 копеек, родители развелись, и отец навсегда уехал в Краснодар. Ему не нравилось, что сын мечтает о карьере художни­ка, а не военного, а жена не представляет себя вне театра.

В ту пору боролись с инакомыслием в искусстве не только в Ле­нинграде. 1 декабря 1962 года Н.Хрущев устроил неслыханный раз­нос художникам при просмотре выставки студии Элия Бенютина в Манеже. Экспозиция была сразу же закрыта для осмотра, и все ра­боты арестованы.

В 64-м году, на 200-летие Эрмитажа была организована выстав­ка молодых художников-неофициалов. Шемякин выставил иллюст­рации к Гофману и Достоевскому. На третий день выставку разо­гнали. Сотрудники, написавшие положительные отзывы, получили партийные взыскания, а директора Эрмитажа доктора исторических наук М.И.Артамонова уволили.

Директор картинной галереи в новосибирском Академгородке М.Макаренко, устроивший в 1967 году ретроспективную выставку молодых художников-нонконформистов Михаила Шемякина и Пав­ла Филонова, был даже осужден на восемь лет строгого режима.

С работы Шемякина выгнали, но он продолжает рисовать.

Однажды принесли повестку о немедленной явке в психодис­пансер якобы на беседу с профессором. Прямо оттуда его отпра­вили в специальную экспериментальную психиатрическую клини­ку им. Осипова с диагнозом — шизофрения. В клинике уколами и таблетками из Шемякина пытались выбить страсть к мистическим картинам. Только через полгода из психбольницы выручила мать, взяв сына на поруки. «Лечение» не прошло даром — через полто­ра месяца началась депрессия, появился страх, аллергия к масля­ной краске. Какое-то время Михаил скрывается в горах Сванетии, затем в Псковско-Печерском монастыре. Скитания продолжались около года. Страх прошел, краски уже не вызывали отвращения, и Шемякин вновь становится к мольберту.

Русский композитор Игорь Стравинский, проживающий в США, высоко оценил работы молодого художника и способство­вал тайному вывозу некоторых его работ на Запад. В 69-м году про­ходит персональная выставка работ Шемякина в Нью-Йорке, затем участие в выставках в Кельне и Париже.

Прослышав о молодом и талантливом художнике, в 70-м году в Ленинград приехала одна из наиболее успешных французских «галерейщиц» Дина Верни. В молодости она несколько лет прорабо­тала в Москве корреспондентом газеты «Le Monde», хорошо знала русский язык и фольклор, поддерживала отношения с диссидента­ми... Но основным занятием Верни было то, что принято называть «авангардным искусством». Она выставляла Энгра, Дега, Сезанна, Кандинского; в России была знакома с лучшими художниками-авангардистами: Кабаковым, Булатовым, Янкелевским, Рабиным... И, ко­нечно, была в курсе появления нового таланта. Она собрала карти­ны Шемякина — более 60 работ — и по дипломатическим каналам увезла в Париж, организовала выставку, которая имела большой ус­пех. Искушенная не только в искусстве, но и житейских делах, Вер­ни предложила Шемякину развестись с женой и вызвала ее вместе с дочерью во Францию по гостевой визе...

Терпение охранителей социалистической нравственности и та­кого же реализма по отношению к художнику-бунтарю закончилось.

М.Шемякин: «Помню, как меня выгнали из России. Я был со­всем мальчишкой — 27 всего-то! — и меня в первый раз назвали «Михал Михалычем». Вызвали в ОВИР, а там, в отдельном каби­нете, сидел полковник (я потом узнал его фамилию — Попов) ле­нинградского КГБ. Он сказал: "Жить вам в СССР не дадут. Преж­де всего — Союз художников. Сумасшедшие дома вы прошли. Принудработы — тоже... Второго суда над вами не будет, автоматически получаете два года. Из тюрьмы же вам не выйти, пойдет накручи­вание сроков. Тюрьма — психушка — зона. Есть предложение: по­кинуть пределы нашей державы, несмотря на то что вам придется за границей нелегко. Тем не менее, это для вас лучший выход. Ни­кто не должен знать, что вы уезжаете. Мы даже с родителями не можем вам дать попрощаться. Уезжайте срочно. Поймите: наш от­дел за то, чтобы вы уехали. Но у нас есть соседи, которые тоже за­нимаются вами. Так вот: им очень интересно наблюдать за вами и вашими друзьями... Главное, друзьям ничего не говорите: свои — хуже врагов"».

В ОВИРе Шемякину выдали паспорт с правом на постоянное ме­сто жительства и выбором страны, которая сразу предоставит это право. Французское посольство сразу же выдало визу. И вот 25 декаб­ря 1971 года Дина Верни со своим мужем в аэропорту Орли встре­чала Шемякина, прилетевшего без вещей, но с любимой собакой.